Глава первая здесь.

История с гольфом научила меня очень серьёзно относиться к аристократическим увлечениям.

А так как парусный спорт именно к таким, на мой взгляд, и относится, то я просидела два дня в Интернете, изучая в основном одежду для яхтсменов.

В большинстве своём одежда этих членов высшего общества почему-то состояла из белых шорт, а спутницы же их, к моему великому ужасу, возлежали на белоснежных палубах или вытягивали бесконечные свои ноги в бикини, не прикрывающих практически ничего.  

Я подумала и сделала поправку на несколько десятков градусов по карте, на скандинавский климат.

Новрежские страницы отличались неприсущим этой хмурой нации разноцветием, и яхта с таким экипажем больше напоминала лагерь африканских беженцев, разбитый на осенней Сенатской площади в Хельсинки, чем судно людей из высшего общества.  

Я опять отправилась …в “Стокманн”.  

Старательно обойдя отдел гольфа (если бы кошелёк мог болеть, как дырявый зуб от холода, он бы в этом отделе именно так и поступил), я неуверенно приблизилась к отделу спортивной одежды.

На этот раз я решила не заикаться насчёт цели своего визита ни одному из продавцов, дабы они не получили удар от счастья, что кто-то хочет купить “всё для парусного спорта”, а самой не оказаться счастливой обладательницей долга на несколько тысяч евро.  

Не прошло и двух часов, как я выходила из “Стокманна” с двумя огромными пакетами и необыкновенно довольная собой.  

В пакетах были:  

Очки от солнца, изготовленные специально для мореходов, с повышенной степенью защиты от ультрафиолетового излучения.  

Белоснежная куртка с едва заметными розовыми вставками на рукавах и с таким множеством карманов, что я, наверное, сразу же забуду, что в каком кармане лежит.  

Светло-розовые штаны из лёгкой водоотталкивающей ткани, естественно, составляющие комплект с курткой.  

Красивые светлые полусапожки на невысоком пятисантиметровом каблуке, приобретённые, честно говоря, совсем не в спортивном отделе.

Но меня нетрудно понять – я ещё не вполне отошла от ботинок для гольфа, как увидела лапти-мокасины для яхты, похожие на те, которые все пижоны планеты носили в 80-х годах с белыми носками. 

Джемпер из ангоры, тончайший и белоснежный. Если вдруг солнышко скроется за тучи и станет прохладно.    

---

Во всей этой роскошной амуниции я и явилась в один из лодочных клубов Эспоо, расположенный совсем недалеко от нашего дома.

За собой я тащила отчаянно упирающуюся Лизку, которой пришлось одеть неудобный комбинезон и которая, по мере приближения к пристани, всё больше и больше начинала праздновать труса.  

Яри ждал нас на причале.

На нём была толстенная тёмно-синяя куртка, из-за толщины своей утратившая какие-то ни было формы и делавшая его похожим на полурастаявший и оползающий городской сугроб, испачканный какими-то химикатами.

Его штаны больше подходили для подлёдного лова рыбы, потому что к собственному счастью рыбы не являются особенно требовательными по-отношению к цветам одежды, да и заправлены эти штаны были в большие резиновые сапоги, похоржие на те, которыми Лизка месила навоз.  

Яри явно не отдавал себе отчёта в аристократизме “прогулки на яхте”.  

Он открыл небольшую железную дверь, ведущую с общей части причала к частным судам и повёл нас по шатким мосткам вдоль качающихся с двух сторон разноразмерных и разномодельных, моторных и парусных судов.  

Я искала глазами небольшую яхточку и нашла её очень быстро.

Нижняя часть её была покрашена в ярко-жёлтый цвет и вид у неё был очень боевой. Единственным недостатком её было отсутствие на палубе ограждения, наверное, пассажиры сидят внутри.

Ой, а есть ли там вообще что-то внутри?  

Увидев, что я направляюсь к этой яхте, Лизка начала резко вырывать руку, за которую я ее крепко держала с явной и неприкрытой целью задать стрекача. Она абсолютно не умела налаждаться аристократическими занятиями.  

Яри также заметил моё движение в сторону этой яхты и сделал очень обиженное лицо.

Как выяснилось, этим судном владели два тинейджера в широких обвислых штанах и являлось оно, по-мнению более высоковозрастных яхтсменов, “доской с парусом”.  

Ярино же великолепие качалось на волнах немного дальше.

Он остановился около своей недостаточно длинноногой красавицы со смущением на лице, к которому явно примешивалась гордость.  

Невзирая на хорошеей воспитание, данное мне мамой, я чуть не присвистнула.

Вот это фрегатище!  

Белоснежная яхта, с синими полосками, с ограждениями и всем положенным снаряжением.

На яхту вела небольшая лесенка, закреплённая на носу, которая и явилась первым нашим с Лизкой препятствием на пути к высшим мореходным достижениям.  

Корма возвышалась над причалом примерно до уровня глаз.

Лизка смотрела на лесенку, вообще, высоко задрав голову.  

– Добро пожаловать.  

Я соображала, закину ли я ногу на высоту самой нижней ступени или вызову на пристань подъёмный кран. Лизка продолжала настойчиво выворачивать свою руку из моей.  

– Я помогу, – заметив наше смущение, сказал Яри.  

Он ухватился за поручни и лёгким прыжком оказался на яхте, сопровождаемый нашими завистливыми взглядами снизу.  

Я увлеклась его блестящим трюком и на долю секунды ослабила хватку в руке, вкоторой я держала за руку Лизку. Этого Лизка не могла пропустить – в момент вырвавшись, она понеслась по качающимся мосткам назад, к общему причалу, по направлению к захлопнутой Яри двери.

Добежав до неё, она поняла, что находится в засаде и уселась около этой двери с лицом, на котором читалось твёрдое намерение не сходить с этого места, пока у мамаши не выветрится из головы эта её дурь насчёт яхт.  

Я беспомощно посмотрела на Яри.

Тот спрыгнул с лодки и мы направились на дипломатические переговоры.  

Перемирие вышло дорогое – Лизка получала пакет чипсов, а мы должны были смотреть с ней соревнования по скачкам с препятстквиями в какой-то очень далёкой от города конюшне.  

Яри опять забрался на лодку.

Мы начали операцию по помещению Лизки на борт. Яри предложил, что он будет тянуть ее вверх, а я буду подталкивать снизу. Мы ухватили ребёнка соответственно за руки и за ноги, когда её вдруг снова покинула смелость.

Лизка вопила и извивалась, как ящерица. Притом она очень неприятно сучила ногами и я пригрозила ей, что если она не успокоится, то за ноги будет тянуть более сильный Яри и она взойдёт на борт кверх ногами.  

Вспотевшая, измотанная и злая, как сто цепных собак, я, уже не думая, как выгляжу, бойко закинула ногу на нижнюю ступеньку лесенки и чуть не заорала от боли.

Видимо что-то растянула …

Улыбаясь (нашёл чему улыбаться) Яри втащил меня на яхту, с ужасным позором, совсем непохожим на то наше изящное появление на борту, которое я себе представляла.  

Лизка вцепилась в поручни и боялась пошевелиться.  

Я тоже пыталась сохранить равновесие на покачивающейся яхте.

Кожанные подошвы моих сапожек ужасно скользили на гладкой палубе судна.  

Выяснилось, что Яри оставил ключи от каюты в машине. Он недовольно покрутил головой и опять спрыгнул с яхты.

Мы остались с Лизкой вдвоём, крепко держась за ограждения и напоминая фильм о природе, где две облезлые взъерошенные обезьянки, мама и ребёночек, цепляются за лианы.  

Наконец, Яри вернулся и открыл нам каюту.

Несмотря на то, что день был тёплый, с моря дул довольно-таки сильный ветер и мы уже начали замерзать, поэтому ввалились внутрь с огромным энтузиазмом.  

Внутри были две комнаты: салон и небольшая каютка в носу лодки.

Куда Лизка сразу устремилась и где она на всю поездку окопалась.

В салоне была небольшая кухня, с плитой и раковиной для мытья посуды, а между двумя этими помещениями находился совершенно настоящий туалет.

Вот тебе и лодчонка!

Интересно, а как же выглядит та яхта, которая нужна Яри?  

Мы надели спасательные жилеты, большие, неуклюжие и очень полнящие. Лизка первый раз проявила положительные эмоции, выразившиеся в кривой усмешке при виде яркого нового спасательного жилета, являющимся детским. Она внимательно прочитала инструкции на внутренней стороне спинки жилета и, одобрительно вздохнув, натянула его на себя.  

Наконец, наш экипаж вышел в море.  

Первое, что сделало солнышко, это спряталось за тучи.

Джемперок из ангоры не помогал. Тонкие штанишки продувались насквозь сразу налетевшим на нас сильным ветром.  

Уже через несколько минут я поняла, что чувствуют фотомодели, позируя для рекламы бикине на крыше небоскрёба в Нью-Йорке в феврале месяце. Ещё я поняла, что хочу куртку, как у Яри.  

Он понимающе на меня посмотрел и, на правах капитана, отправил в каюту с приказом её не покидать и откупорить там прихваченную бутылку красного вина.  

Я решила не сопротивляться приказам вышестоящего командования.    

---

После второго такого же рейса я поняла – парусный спорт абсолютно лишен люкса.

По-крайней мере в Финляндии и прочих северных странах.

Основной его прелестью, честно говоря, было попасть после нескольких часов, проведённых в холоде и сырости домой, закутаться в плед и съесть что-нибудь вкусненькое.

Умная Лизка, накачавшись за время первой прогулки в своей норке до посинения, вышла на причал, шатаясь, и со словами:  

– Я больше туда не поеду.  

Слово она своё сдержала и никакими посулами затащить её на яхту было невозможно.  

Интересно, что её отношение к мореплаванию каким-то чудным образом перекинулось и на Яри – во время его визитов она смотрела на него исподлобья и пыталась быстренько куда-нибудь спрятаться. Она не хотела с ним заводить даже задушевных бесед о лошадином поносе.

А ведь он был такой слушатель!  

Ярино представление о роли женщины на яхте тоже разительно отличалось от картинок в каталогах. Мне сразу же показали, гда хранятся запасы сухих супов и всякая прочая снедь и я, не особо отличающаяся рвением у плиты, которая не качается и зажигается одним повотором руки, оказалась поставленной перед необходимостью стряпать какие-то плохо пахнущие замысловатые отвары, постоянно находясь в противоборстве с равновесием и переводя коробки спичек в попытках попасть огоньком в убегающую то влево, то вправо плитку.  

Кроме того мне довелось познакомиться со второй темой для разговоров, по-которой Яри обстоятельно и с видимым удовольствием высказывался.

На лодке были сотни каких-то всевозможных приспособлений, совершенно непонятного назначения, разговорами о действии которых он изводил меня часами, притом не только на лодке, а уже и на суше.

Канаты же и вовсе стали моим кошмаром – попробуйте просунуть мерзкий размоший и холодный канат в какую-то явно не предназначенную для него металлическиую петлю …

Соло для скользкого каната в сопровождении проливного дождя и раздражённого матросом-неумехой Яри …  

Вскоре я пришла к выводу, что напоминаю не красотку с шарфиком, возлегающую на палубе в очках от солнца в стиле 60-х годов годов, а направляюсь в своём развитии семимильными шагами в сторону женщин, за которыми я с любопытством наблюдала на пристани.

Они сноровисто втаскивали на лодки какие-то канистры, как маленькие ослики тащили на тележках, а то и на спинах непомерные груды матрасов, пледов и прочего корабельного имущества, как будто не отправлялись в весёлую поездку на выходные, а переезжали на ПМЖ во Вьетнам и готовились добывать там огонь первобытным способом. Впрочем, за Вьетнам высказывался ещё тот факт, что многие женщины грузили на яхты непомерные запасы провианта (свисающие из сумок колбасы) и даже велосипеды.  

Лица у большинства женщин были мужественные, продублённые морскими ветрами.  

Их мужья, похоже, считали свои лодки последними островками своего мужского достоинства, столь грубо ущемлённого в Финляндии, по-крайней мере лодки – это, наверное, единственное место, где неплохо образованный и обеспеченный мужчина может публично наорать на жену.

Любимый предмет семейных конфликтов – причаливание к берегу.

Со всех сторон, с моря, с бесчисленных финских озёр, перекрывая друг друга несутся над страной крики недовольных капитанов, сливаясь в единый, громкий, побуждающий к действию вопль:  

– Прыгай же, что б тебя!  

Я всегда задавала себе вопрос, что должна чувствовать прыгающая с носа яхты на причал женщина, сжимающая в руках два килограмма канатов и подбадриваемая таким способом?

Впрочем, через какое-то время мое любопытство было удовлетворено.  

---

Яри, расхрабрившись от моих прогрессирующих изменений в области корабельной стряпни и непокорных канатов, впервые предложил отправиться в море с ночёвкой.

Я его предложение встретила без особого энтузиазма, поскольку уже тогда поняла, что из меня вряд ли получится добрый мореход.

Впрочем, я подумала о красивом закате, тихо струящейся воде, криках чаек, теплых и сильных объятий и о других подобных явлениях природы, связанных с понятием “романтика”.  

И решила попробовать.

Лизка с радостью отправилась на ночь к подружке, а мы с Яри занялись снаряжением яхты.  

Мы грузили пледы и сумки с едой, ещё какие-то канаты, заправляли яхту водой из шланга на причале (где я, естественно облилась водой с ног до головы), заливали бензин в бак для топлива и делали ещё великое множество совершенно неинтересных дел.

Больше всего мне досаждала мысль о том, что по прибытии назад нам всё это добро надо будет разгружать в обратном порядке.  

Когда мы отчалили на нашем отяжелевшем судне, настроение у меня было отвратительное.

Мокрая, голодная и измученная, я сразу же накинулась на съестные запасы, не разглядывая, сырые они иди нет. От лодочной обработки вкус их вряд ли бы изменился в лучшую сторону.

Пожирая съестное, я, кроме всего прочего, тешила себя мыслью, что этот процесс сократит нагрузку на наши спины при разгружении судна.  

Яри выглядел озабоченным.

Он постоянно поглядывал на небо, которое выглядело очень уж хмурым.

Ветер тоже не напоминал южный бриз.  

Через несколько часов мы вышли в открытое море.

Тем, кто ни разу не был в открытом море под парусом во время непогоды среднего масштаба могу посоветовать попробовать – вы либо станете увлечёнными яхтсменами, потрясённые величием сил природы, либо станете убеждёнными приверженцами твёрдого берега, поражаясь человеческой глупости, пытающейся эти силы покорить.  

Ветер сразу усилился раз в пять, его уже не сдерживали леса на берегах и на островочках.

Яри спешно потащил вниз паруса и включил мотор.

Мне он сказал сидеть внутри и держаться за сиденье, но я упрямо вылезла на верх, отчасти из упрямства, отчасти из-за любопытства.

Любопытство моё было удовлетворено полностью я всеобъемлюще – высунувшись на палубу я получила в качестве приветствия от разбушевавшейся стихии ушат ледяной воды прямо в свою недовольную физиономию.  

Я всё-таки выкарабкалась на палубу и уселась на скамеечке, отчаянно в неё вцепившись.  

Казавшаяся такой большой и безопасной в порту, яхта вдруг стала маленькой и хрупкой на фоне серых рокочущих волн. Под парусами лодка обычно плавно шла по волнам, но с мотором, который в ритм волн не мог попасть, лодка подпрыгивала на каждой волне высоко вверх, чтобы резко рухнуть с вершины волны вниз.

Это было одновременно и пугающее, и чудесным образом волнующее ощущение.

Мне начало нравиться, наверное, во мне заговорили гены моего папочки, прыгавшего в молодости с парашютом в десантных войсках и в тихие дни пенсии разъезжающего по бурелому на броневике.  

Я начала улыбаться и радостно повизгивать при каждом новом подъёме лодки, как молоденький поросёнок, которого щекочут.  

Яри посмотрел на меня как на ненормальную.

Затем он развернул яхту и направился назад, к порту.

Я огорчилась и зловредно подумала – струсил!  

Лицо у Яри становилось всё бледнее.

Через пятнадцать минут насквозь промокший капитан с зелёным лицом, с трудом удерживая штурвал, приказал мне спуститься в каюту, сдобрив словами ” чтобы тебя здесь и видно не было”.

Я обиделась, но повиновалась.

Внутри было намного хуже, там просто невозможно было решить, за что держаться, всё раскачивалось из стороны в сторону. Наконец, попав в ритм этих раскачиваний и закрепила свои позиции на одном из диванов.

Достала зеркальце.  

– Как ты там? – прокричал Яри.  

– Тушь потекла! – нажаловалась я ему.  

Когда мы были уже на полпути к домашнему причалу буря вдруг стихла, в очередной раз удивив нас неустойчивости скандинавской погоды.  

Солнышко проглядывало через густые ещё облака, ветер начал стихать.  

Яри задумался.  

– Ты очень испугалась? – спросил он.  

– Нет, мне понравилось.  

– Понравилось? – он искренне удивился.  

– Я же улыбалась, ты не заметил?  

– А я думал, это истерика. Ты, наверное, хорошо плаваешь, – усмехнулся Яри.  

Я задумалась.  

– Нет не очень хорошо. А вообще-то я, честно говоря, могу оказаться замечательным пловцом. Я не знаю, как я плаваю, потому что я никогда этого не делала.  

Яри открыл рот.  

– Закрой рот. Да, я не умею плавать.    

---

Мы всё-таки решили продолжить плавание, погода была обещана на выходные хорошая (мы , конечно же, побурчали, как положенно насчёт многострадальных синоптиков) и столько всего было загружено.  

Я горячо поддержала эту идею, что понятно при моём нежелании опять бегать по причалу по маршруту “яхта – машина” с котомками и тележками.  

К вечеру мы решили после многотрудного дня встать на якорь в красивой бухточке, защищённой от ветра.  

Я предложила разжечь на берегу костёр, чем немного озадачила Яри, сказавшего, что на берег мы высадиться не можем.  

Как интругующе!

Дикие скандинавские племена?

Питоны?

Обезьяны?  

Выяснилось, что всё гораздо прозаичнее: у яхты есть киль, поэтому яхты на берег не вытаскивают. И чего это ему так смешно?  

На якорь мы встали вполне прилично.

Точнее Яри встал.

Я в это время благоразумно занялась своим макияжем, пострадавшим во время бури.  

Когда я появилась на палубе в полном блеске своей красоты Яри посмотрел на меня недовольно и сдержанно сказал, что ему, в принципе, была бы нужна моя помощь, так как канат от якоря чуть не обернулся вокруг пропелера мотора, после чего нам бы пришлось нырять.  

– Тебе, – терпеливо поправила я его.  

Ужин прошёл в напряжённой обстановке, чему способствовало и качество ужина. Оказалось, что я произвела за время нашего выхода в море опустошающие действия в запасе провианта и любимые Ярины пирожки совершенно нечаянно съела.  

Через какое-то время Яри взял газету и улёгся на одной из кроватей, полностью поставив с ног на голову моё представление о романтике с теплыми и сильными объятиями.

Впрочем, романтика присутствовала – закат закатывался, чайки громко вопили, дерясь из-за рыбы и замечательно квакали лягушки.

Я посидела, подумала и улеглась спать.    

---

Не знаю, что почуствовала принцесса на горошине, усаживаясь мягким местом на свои известные широкому кругу читателей перины.

Но ночёвка на яхте может довести до нервного срыва и более стойкую к качеству ночлега особу.  

Я проснулась посреди ночи от непонятного звука, неприятно и ритмично режучего уши.

Очевидно, это колотилась о мачту какая-то плохо закреплённая снасть.

Через несколько минут я готова была вылезти из тёплого спальника и оторвать ее. Ещё через полчаса я готова была оторвать и мачту. А ещё через полчаса снасть внезапно затихла.  

Замечательно.  

И тут начал храпеть Яри.

Храп был высокопрофессиональный – со всеми переливами, подхрюкиваниями и периодическими жалобными подпискиваниями. Около часа я боролась с желанием задушить его подушкой. Наконец, он издал ужасный звук, напомнивший мне картину Брюллова со спасающимися от извержения вулкана жителями древнего итальянского города, повернулся на другой бок и затих.  

Какое счастье.  

Вдруг я даже вспотела от ужаса.

По палубе явно кто-то ходил.

До острова было достаточно далеко, да и остров выглядел лишённым каких бы-то ни было обитателей. Но, вопреки всему, кто-то прохаживался вдоль палубы туда и обратно. Потом вдруг послышалось какое-то постукивание. Казалось, кто-то задался выяснить прочность материала, из которого была изготовлена палуба.

Когда постукивание и шаги раздались у самой двери в каюту (честно говоря плотно закрытой, но всё равно!) я не выдержала.  

– Яри!  

Тишина.  

– Яри!  

Никакой реакции.

Только новая ария самодовольного храпа.  

Защитник!  

Шаги и постукивание вдруг тоже затихли.  

Ну, как теперь заснёшь – надо быть начеку.

С таким защитником.  

У меня начали затекать ноги, так как диван был достаточно узкий, а перспектива в довершении всего ещё и свалиться на пол меня совсем не прельщала. Потом заныла спина.  

И шея.  

А под утро мне всё-таки удалось забыться тревожным сном, на протяжении которого Яри пытался мне продать испорченный спасательный жилет. Жилет был во многих местах продырявлен, и, при нажатии на него, издавал громкие хриплые звуки.  

---

Я проснулась от яркого света и очень струи ходолодного воздуха, забравшегося в мой спальник.

Это выспавшийся и бодрый Яри открыл дверь каюты.  

За завтраком я почти ничего не говорила, а молча жевала бутерброд без сыра, который я в задумчивости съела вчера.  

При выходе на палубу выяснилось, кто здесь вчера так колотился.

Это были птицы.

В продукт их жизнедеятельности, которым была щедро разукрашена вся палуба, Яри незамедлительно встал.  

Тут капитан решил, что дикой природы с нас достаточно, мы снялись с якоря и направились выпить кофейку в находившуюся неподалёку цивилизованную гавань, где по словам Яри имелось какое-то кафе.

Мы подошли к причалу с красным домиком, на котором действительно была надпись, утверждающая, что здесь кормят и поят. По-словам Яри там был также небольшой магазин.  

Окончательно озверевшая после бессонной ночи я сидела на корме.

Яри сбросил скорость мотора и начал доставать канаты, нужные для причаливания.

Два из них он протянул мне – они были толстые, с какими-то карабинами на конце:  

– Тебе нужно прыгнуть.  

Нет проблем, я уже делала это на родном причале.

Прыгаешь с кормы на пристань и держишь яхту, чтобы она не врезалась в причал или не вырвалась в море. Очень приятное занятие – держать такую большую яхту в своих руках, чувствуешь себя необыкновенно умелым и полезным членом экипажа.  

Но, когда наша яхта подошла ближе к берегу, я увидела, что причал здесь намного ниже, чем наш. И судно почему-то идёт вроде как быстрее чем, обычно.  

Я робко топталась на корме со связкой канатов и размышляла, как бы получше спрыгнуть.  

Вдоль всего причала стояли самые разнообразные суда, так что зрителей, загорающих на палубах, дразнящих собак, попивающих кофеёк на террассе кафе или просто носящихся по причалу в спасательных жилетах и памперсах было достаточно.  

Причал приближался с неимоверной быстротой. С одной стороны не хотелось, чтобы лодка в него врезалась, а с другой стороны было очень страшно прыгнуть слишком рано и упасть в воду.  

Яри занервничал.  

Причал приближался.  

Метр, пол-метра!  

– Прыгай же!!!!! Чтоб тебя!!!!! – прогремел голос Яри к неописуемой радости зрителей, вне зависимости от своих занятий теперь за нами наблюдавшими.  

Исключительно для лодочных крикунов должна сказать – вопль этот имеет действие больше парализующее, нежели мотивирующее. И чувства женщины, такое услышавшей были бы очень неприятными, но, к счастью, женщина в этот момент вряд ли может анализировать свои ощущения. Замечательно, если она помнит, как ее зовут.  

Я закрыла глаза, выпустила из рук оба каната и прыгнула. Открыв глаза, я обнаружила, что стою на коленях в средних размеров муравейнике, который какие-то глупые муравьи умудрились здесь разбить, видимо, страдая, как некоторые, страстью к люксу и возжелав квартиры с видом на море и яхты.  

Я вскочила на ноги, развернулась и как раз успела остановить почти ударившуюся о причал яхту, за что она неблагодарно наградила меня ударом лесенки в лоб.  

Пока Яри, спрыгнув на причал, громко ругаясь и оповещая всех присутствующих о цене своей ненаглядной яхты, которая чуть не разбилась (хотя такая махина скорее бы разворотила причал, чем разбилась сама) привязывал канаты, я припустила к спасительному берегу. Яри не смотрел, куда я несусь, очевидно решив, что это женские штучки – показывание характера при помощи быстрого передвижения в неопределённом направлении, целью которого вызвать затруднение в коммуникации и необходимость мужчины бежать следом за женщиной, если он хочет что-то услышать или разъяснить.  

Но мои мысли были далеки от этого старого как мир и проверенного ритуала. С меня просто достаточно было и Яри как индивидуума, и мореплавания вообще.  

Промчавшись мимо дружелюбного плаката “Добро пожаловать в Порккала!” с гербом вышеуказанного места, я рванула по направлению к густому лесу, начинавшемуся на берегу сразу за кафе. Зная, что Яри непременно одумается и пойдёт меня искать я бежала уже изо всех сил, хваля себя за мысль положить кошелёк, телефон, а главное, пудренницу в карман куртки.  

Отбежав на достаточное, по-моему рассчёту, расстояние по асфальтовой дороге, ведущей к пристани, я свернула в лес и продолжала напролом по нему бежать, пока дорога стала почти не видна. Здесь я залегла в кустах. Мокрых мох приятных ощущений не вызывал, но зато была возможность проверить непромокаемость штанов. Я приготовилась к долгому сидению в засаде.  

Не прошло и четверти часа, как на дороге показался Яри. Он резво пронёсся дальше, видимо ометив про себя, что неумение плавать с успехом компенсируется у меня умением бегать. Через какое-то время он уже устало пыхтел по дороге в обратном направлении. Тут я с ужасом увидела, что он остановился и начал возиться с телефоном. Только не это!  

И тут я обрадовалась, вспомнив, что по недомыслию своему забыла зарядить телефон и он отключился ещё вчера вечером.  

Теперь моя дислокация не может быть распознана неприятелем. Я на всякий случай опустила руки на голову и затаилась, как Рембо, спасающийся в джунглях от красных вьетнамцев.  

Яри раздражённо взмахнул рукой с телефоном.  

Он направился опять к пристани. Я не шевелилась, дав ему побегать вокруг кафе и раз пятьдесят заглянуть в него, набегаться в обоих направлениях по асфальтовой дороге и даже опозориться, наполнив осенний лес криками сначала ” А что я сказал?”, потом “Извини!”, и вернувшись к в раннем детстве заветному и безотказно срабатывающему с мамой “Я больше так не буду!”.  

Мне стало его жаль. Но я тут же представила себе мокрый канат, не пролезающий в металическую петлю. Преследуемая этим видением, не взирая на жалость, рискуя належать себе воспаление мочевого пузыря, я не подавала голоса.  

Когда Яри скрылся из виду окончательно (или по-крайней мере долго не показывался) я вылезла из своих траншей борьбы за “право лежать на палубе в бикини и парео и не выслушивать недостойных истинного джентельмена воплей” и пошла прочь от пристани, в надежде наткнуться на какой-нибудь очаг цивилизации, и на этот раз негодуя на свою забывчивость с батарейками телефона.  

Впрочем, через несколько километров меня догнал какой-то добрый селянин, и к остановке городского автобуса я гордо подъехала, восседая на новеньком немецком тракторе.    

---

Наше очередное дамское собрание происходило в небольшом ресторане, отделанном под Испанию. Белые стены, лесенки, небольшие кабинетики – всё было бы уютно и замечательно, если бы из окон было видно солнечное море, в то время как они были наглухо закрыты ставнями, отчего сосдавалось впечатление, как при игре в ралли на экране телевизора – вроде бы всё по-настоящему, а всё-таки что-то не то.  

– Видели бы вы физиономию этого фермера, когда он меня увидел, – рассказывала я девочкам историю о своём бегстве с белоснежной яхты. – Сзади-то мой костюм был вполне ничего, а вот когда я развернулась, то стал виден и перед, с присохшими листьями, весь в грязи, как будто я проползла на животе по мхам и болотам от Камбоджии до Норвегии.  

– Отошел?- спросила, вздыхая, Люба.  

– Кто?  

– Ни кто, а что. Костюм! Не фермер же …  

– Не знаю, честно говоря, после этой поезки на на него даже смотреть не хочу. Видимо, мне не подходят яхты. И вообще я воду не люблю.  

– Ну ничего, – утешила меня Валери. – Ведь есть ещё парашюты, прышки бенджи, автогонки.   Очень интересно, а как бы ты умудрилась познакомиться с известным автогонщиком?  

Я задумалась. Люба смотрела на меня с нескрываемым ужасом и заметно было, что она пинает под столом Валери в ногу.  

– Одна из лучших моих особенностей, несомненно, заслуживающая особенной оценки, это моё умение трезво оценивать свои возможности.  

Валери хихикнула:  

– Что же Вам, девушка, на гонщика-то не потянуть?  

– Отчего же? Гонщики – это те же мужчины. – мне вспомнилось как Кими и Яри одинаково теребят свои уши. – Дело в другом.  

Девочки заинтересовались.  

– Журналисты. Папарацци.  

– Что?  

– Ну поймите, прихожу я с вами в роскошный ночной клуб. Вспышки фотокамер, суета. На следующий день все газеты мира пестрят заголовками “Жена известного гонщика красавица Ольга Фенколли появилась в блистательном баре с двумя толстыми, страшными и дурно одетыми женщинами” … А я к вам так привязана …  

– СВИНЬЯ!

Глава тринадцатая здесь.